— А скажите… Сны, то есть снулли — их можно хранить?
— О, да! — оживился Тирулега. — Целый искусство есть. Я им владеть! Снулль поймать, сажать в экзипула, — он еще раз продемонстрировал плетенку с «медузой», — из экзипула в апотека… схрон… сохранялище. Там снулль долго сидеть мочь. Давать приснить иногда, настой духоцвет брызгать, глупый муравей не пускай рядом…
— Как долго?
— Год. Два. Десять. Десять — редко.
— А пятьдесят? Сто?!
— Не знай, — признался честный Тирулега. — Никто хранить не пробуй. Если сон долго покупатель нет, его сушить, потом толкать?.. толочь?.. — порох делай. Инкубонис-порох с сера и кора дуба быстро таракан гоняй. Порох-сон про война с перец и сухой лишай — от лихоманка пить. Порох-сон про деньги…
Барон знал: морфинитов зовут, желая избавить человека от кошмаров. Даже широкополосные гипномаги не всегда брались помочь, а ловцы снов обычно справлялись. Впрочем, зарабатывали на жизнь они не только ловлей кошмаров. Находились и состоятельные любители грез, пойманных в силки. Чем впустую пролеживать бока, не лучше ли пережить во сне любовную авантюру? Предаться оргии? Схватиться с врагом в смертельном, но безопасном поединке? Пощекотать пресытившиеся чувства чужим ужасом?
Но порошок от тараканов?!
— Спасибо, сударь Тирулега. Кроме вас, здесь больше нет ловцов?
— Нет. Я один есть каптор ыртабаз.
Конрад не стал выяснять, каким образом старик определяет коллег. Сам барон тоже в девяти случаях из десяти распознал бы квизитора под любой личиной.
— Премного благодарен вам, сударь. Итак, вы уверены, что в клиентелле нет человека, который мог бы, вольно или невольно, «подбросить» мне этот сон?
— Уверен. Я хранить снулль сей, сколько нужно. Его можно приснить еще. Вдруг вы там найти полезный… сведений? Про наш общий дело?
— Буду вам весьма признателен. А сейчас прошу меня извинить: светает, я хотел бы переодеться к завтраку. Нам скоро выступать.
Всплеснув черным плащом, Тирулега откланялся и ушел. «Хорошо хоть не по потолку…» — вздохнул барон, совершенно сбитый с толку.
— А мне в морге и говорят: в кредит больше не дадим!
— Тебе?
— Мне! Я им подтверждение категории, заявку на эксперимент, план мероприятий… Нет, и все, хоть тресни! Лимит, сатир его бодай, исчерпан! Взятку сунул, так интендант, гарпий моченый, аж взвился…
— Давай я на себя запишу. Мне Фрося семь льготников подмахнул, а я на третьем вижу: глушь! Без «ветлы» тень прямо в банке рассасывается…
— Кручу, верчу, дух поймать хочу…
— Да нет же! Кручу-у, верчу-у… Упирай в конце на «у». Уменьшенная септушечка с добавленной сверху малой нонкой, как в «Гибели богов». Я тебе дам «Процесс разложения мелодики вызова», там есть…
— Кручу-у, верчу-у…
— Ну ты, брат, глухарь… тебе дух только в старом башмаке ловить…
— …чу-у… задолбала ваша септушечка!.. кручу-у-у…
— Берешь медный чан, кипятишь воду на перекрестке семи дорог. Дальше по порядку: жир Hemiaspsis signata, зев Tachyglossus Churihus, клюв Strigiforme… э-э… глаз Coronella austriaca…
— Погоди, я запишу… в чан живей сыплю жир болотных змей, зев ехидны, клюв совиный… глаз медянки…
— …пясть Bufo calamita, ветвь Taxus cuspidata… желчь Capra ibex… Capra ibex…
— …жабий окорочок, ветка тиса… желчь безоарова козла…
— Простите великодушно, господа! Capra ibex — это козерог, а безоаров козел — он именуется Capra aegagrus…
— Козел, он и в Ла-Ланге козел…
— Да, но его желчь в данном случае конфликтует с тисом! Как общеизвестно, тис тянет корни ко рту всех трупов, а камень-безоар, иначе панзахр радостный, он же Хаджарылтес, он же «пища жизни», взошедший на желчи Capra aegagrus, хранит от дурного глаза с летальной перспективой…
— Минуточку! Если ваш безоар при употреблении вовнутрь заденет зубы употребляющего…
— А для этого «пищу жизни» толкут пестиком и размачивают розовой водой! И, закрутив винтом в бутыли, непосредственно в глотку, минуя жизненно важные зубы…
— А вы, собственно, кто таков будете, сударь?
— А я, собственно, буду лейб-малефик Андреа Мускулюс… м-м… вольноприглашенный консультант гроссмейстера Эфраима!
— Коллеги! Фрося малефика заказал! Королевского!
— Гип-гип-ура!
— Слава Фросе!
— Слава лейб-малефициуму!
— Дорогой! Любимый! Вредитель ты мой ненаглядный! Зайди в пятую лабораторию, мы там без вашего брата обстрадались!..
— Главное, не дать шнурки на саване надрезать.
— Почему?
— Если родичи надрежут — все, не поднимешь. Он, гад, такой тяжелый делается…
— А дождик смастырить? Они жмура во двор, рюмзить. а ты тучку за штучку, и сверху: кап-кап, кап-кап… Жмур, кого дождем накрыло, идет как по маслу!
— Дождь, это хорошо… дождик-дождик, перестань, во гробу мертвец восстань…
— И в домовинку красное яичко подкинуть… с льняным клочьем…
— За яичко «тэтэшки» тебя самого… за красное…
— А я тихонько…
— Запомните, юноша: цель, даже наиблагороднейшая, не оправдывает сомнительных средств! Яичко он… тихонько он… Нет уж, будьте любезны, поднимайте, как все!.. без подметных яиц!..
— Удрал, зараза! Я его сделал, отвернулся, а он, кобелина, на моего коня и деру!
— Куда?
— Жениться приспичило! Свербит у него! К невесте поскакал! На войну уходил, клялся: вернусь, мол! Откуда ж я знал, что он принципиальный?
— А невеста?
— Да что ей сделается, корове? Она хоть за кого рада… пока ждала, троих родила…
— Патологоанатом, хотя и был фанатом, но из любви к пенатам не брал работы на дом…
— Златоуст! пиита! еще!!!
— После тяжелой и продолжительной болезни…
— Думай о болезни!.. думай!.. чахотка там или джига боцмана Пью… и руками вот так…