Приют героев - Страница 96

— Сперва представьтесь сами, сударь спаситель.

— Барон фон Шмуц, — козырять чином и рангом Конраду не хотелось.

— Рене Кугут, странствующий пульпидор.

— Простите? Пульпидор?

Неблагозвучное слово казалось смутно знакомым, но Конрад никак не мог припомнить, что оно означает.

— Колдун-дентат, — без приязни сообщила мистрис Форзац. — Зубодер по вызову.

Лицо горбуна исказила хищная гримаса, глаза сузились. полыхнув ярче свечей. Пес у ног женщины подобрался и глухо заворчал, но раненый не обратил на Лю никакого внимания.

— Впредь попрошу, сударыня, подбирать слова! — отчеканил Рене. Левое веко горбуна заметно дергалось. — Я пульпидор в седьмом поколении! Лауреат турнира в Амараксе! Наше мастерство и талант не имеют ничего общего с…

— Мистрис, сударь. Мистрис, — холодно поправила Мария Форзац, вставая. И с достоинством покинула залу в сопровождении пса.

Рене заметно смешался.

— Если я обидел даму, я готов просить прощения… — промямлил он.

— Вы сможете сделать это утром. А пока у нас остались еще два вопроса. Кто за вами гнался и почему они жаждут крови странствующего пульпидора в седьмом поколении?

— Издержки профессии, — пожал плечами Рене. Из-за горба это выглядело смешно. — Меня пригласили в Черно-Белый Майорат к стратегу тамошнего Аспида.

— В Майорат?

— А что тут особенного? Зубы болят у всех. У впавших в детство рыцарей, у баронов… У вас, к примеру, флюс. А у аспидного стратега, доложу я вам, на редкость запущенный случай! Пульпит — ерунда. С ним я справился играючи. Но как вам обширнейший пародонтит, развившийся из-за жуткого прикуса? Возомнил себя, понимаешь, Зверем Хы, отрастил клычищи… Я ему толкую: человеческая полость рта для подобных клыков совершенно не приспособлена, они травмируют десны! — а он, изувер, орехи щелкает и скалится…

Пульпидор жадно припал к кубку, внесенному клиенталем.

Барон ждал.

— Вообще-то я сам виноват, — напившись, Рене отер усы тыльной стороной ладони. — Добросовестность подвела. Начертал ему на каждом зубе виброруну, снял камень, ну и не удержался: исправил прикус… Он в зеркале увидел — и за топор. Я бежать, стража — за мной. Они ж тупые, черняки эти: если приказ получили — лопнут, а догонят. Кстати, я перед вами в долгу.

— Вы, кажется, говорили что-то о моем флюсе? — с надеждой поинтересовался измучившийся барон. — Не согласитесь ли… э-э… принять участие?

— Да ерунда ваш флюс… Только предупреждаю: будет больно. Недолго, но сильно. Я скажу, когда. Вы не видели, куда делся мой ретрактор?

Ретрактором оказалась знакомая шестопыра. К счастью, она во время поисков — видимо, по тайному велению хозяина — опять увеличилась до шести локтей в длину. Иначе даже при факелах искали бы до утра. Вернувшись в руки горбуна, жуткое орудие начало урчать, свистеть, затем жужжать на противных, дерущих ухо тонах, после чего сократилось и уместилось в ладони пульпидора. Стал ясен секрет возникновения оружия из ниоткуда и исчезновения в никуда. Конрад лишний раз напомнил себе, что перед ним не просто медикус, а медикус-колдун.

— Наследство, — пояснил Рене Кугут. — Семейная реликвия. Батюшка завещал…

Для лечения они уединились в комнате барона. Рене провел ладонью над инструментом, и по серебристой поверхности заскакали солнечные искорки.

— Не бойтесь, это очистка… ну-с, глянем ваш флюсик… Он цокнул языком: так птичницы подзывают цыплят.

Словно в ответ, один из концов ретрактора набух ртутной каплей, сплющился и затвердел серебряным зеркальцем. Во лбу горбуна открылся «третий глаз», строго круглый и без зрачка, светясь ярче шандала-семисвечника.

— Откройте рот… шире… вот так… Не дергайтесь! замрите!

Конрад подчинился, борясь с ужасом, леденящим сердце.

— Ага… вижу… Так я и думал, — удовлетворенно констатировал пульпидор, извлекая инструмент изо рта барона. — Приступим, ваша светлость?

Дальнейшее происходило как в тумане. Мастерство Рене или усталость, помноженная на глухую ночь, но Конраду казалось, будто лечат кого-то другого, а сам он — лишь отстраненный наблюдатель.

Для начала горбун острым, как ланцет, ногтем начертал на щеке пациента некий символ, контуром напоминавший лист голожаберника. Щеку, и больной зуб, и вообще всю правую половину лица сразу парализовало. Потыкав ногтем в бесчувственную щеку, Рене загадочно хмыкнул и принялся бормотать на птичьем языке. Минуту-другую он что-то выкручивал из воздуха; оставшись недоволен результатом, пустил в ход инструмент, превратив «батюшкино наследство» в холодную змейку со стрекозиным глазком. Змейка скользнула обер-квизитору в рот, долго там ползала, извивалась и шипела. Вкус у змеиного тельца был едкий, с кислой оскоминой. «Ядовитая? — рассуждал барон, удивляясь собственному равнодушию. — А почему нет?.. может, флюсы гадючьим ядом травят…»

Наконец гадина выбралась наружу. Отобрав у змейки невидимую добычу, Рене выругался, швырнул заразу на пол, с ожесточением растоптал и многократно наплевал сверху. «Третий глаз» в его лбу погас и закрылся.

— Чудненько… Сплюньте. Нет, вы плюйте сюда, в лохань…

Барон покорно сплюнул в лохань.

— А сейчас будет больно, как я и обещал. Потерпите. Пульпидор громко хлопнул в ладоши.

Несмотря на предупреждение, Конрад взвыл громче стаи волкодлаков, тоскующих в брачное полнолуние. Звук от хлопка негодяя-пульпидора вонзился в щеку, проткнул ее насквозь и рассыпался во рту горстью раскаленных углей. «Убью-ю-у-у!..» — буравом вертелось в пылающем мозгу.

Странное дело: сейчас обер-квизитор вполне разделял позицию стратега Черного Аспида.