Джеймс перехватил взгляд Германа — легко, играючи, как перехватывал чужой клинок на выпаде, — и, отбросив упавшие на лоб русые волосы, подмигнул другу. Брось, мол, волноваться, мы обречены на успех! Если бы успех задуманной авантюры зависел только от Ривердейла, командор был бы спокойней надгробной плиты… Отхлебнув еще глоток вина, Герман укорил себя за неуместное сравнение; и снова укорил — за смешную суеверность. А ведь не зря всплыло, не случайно. Свою миссию стратега он на первом этапе выполнил с честью; теперь черед за тактиками — Джеймсом и Кристофером, воином и магом.
— О чем задумался, красивый?
Игривое контральто, полное мягких обертонов, с едва заметной хрипотцой на донышке. От голоса Агнешки командора пронзала сладостная дрожь, и перед этой слабостью пасовал даже «золотой» диплом магистра с отличием.
Стыд и позор.
На миг войдя в смысло-транс, Герман вернул душе спокойствие и обернулся к Агнешке. Обнаружив, что красавица-оборотень, нимало не смущаясь, сидит на коленях у Санчеса, а вор обнимает ее за талию. Спокойствие мигом улетучилось, а сам стратег безнадежно покраснел. Нет, он не мальчишка, он взрослый человек и все чудесно понимает — любовь, страсть, наконец, банальное кокетство! — но существуют же некие границы приличия!
— Я думаю о нашем общем деле. И всем бы рекомендовал собраться с мыслями.
— А к чему наперед загадывать? — искренне удивилась Агнешка, наматывая на палец белокурый локон. — Чай, я среди вас одна девица незамужняя, мне и гадать: на суженого-ряженого, на подарки-приданое. Вот как начнется заварушка, тут уж мне лучше не зевать, беречь честь смолоду. Ты главный, твоя и забота — допрежь рассчитывать-прикидывать.
И с внезапной теплотой улыбнулась Герману:
— Не бойся, командор, не оплошаем. Учуем, выманим и горло вырвем. По-нашему, по-девичьи.
Ответной улыбкой Герман поблагодарил девицу за добрые слова. Сейчас любое ободрение было на вес золота. Ведь это — первая настоящая кампания стратега. Он любой ценой обязан добиться успеха! И не только потому, что квесторы вверили ему свои жизни. Есть нечто неизмеримо более значимое! Четырехлетний цикл подошел к концу, и теперь от них зависит: падет ли Цитадель, придет ли конец тирании Черного Аспида? О, в мечтах Герман уже видел, как, словно по волшебству, белеют угольно-черные стены Цитадели, как взмывает над башней победоносный стяг Утренней Зари, восходящее солнце щедро золотит знамя победителей, и сквозь истерзанную, обожженную, растрескавшуюся землю пробивается первая зелень всходов.
Вот цель, достойная дворянина и патриота!
И пусть смеются циники, тычут пальцем глупцы, ухмыляются обыватели, проклиная «мзду на равновесие» и желая избавиться от бессмысленной, по их куцым меркам, растраты — не им, жалким и скучным, суждена высокая жизнь и великая честь!
— Тревога, дамы и господа… Овал Небес! К бою! Кристофер не изменил позы, оставшись у окна. Но руки некроманта ожили, верша таинственные пассы, а плечи под хламидой сделались шире, вздувшись буграми мышц, редко свойственных магам его профиля, не признающим «Нихоновой школы». Некрот еще только начал говорить, а Агнешка уже выскользнула из объятий вора и теперь выворачивалась из платья, а казалось — из самой себя. Когда молниеносный Джеймс успел оказаться у двери, с рапирой и двулезвийной дагой в руках — командор не уследил.
— Овал Небес! — успел повторить маг, прежде чем полыхнуло всерьез.
С треском вылетела оконная рама, осыпав некроманта дождем бритвенно-острых осколков. В каждом из них пылал багровый огонь. Порыв ветра пронесся по зале, гася свечи. Герман резко пригнулся; в следующий миг арбалетный болт, глухо ухнув, снес со стены шандал над головой стратега. С ладоней Кристофера сорвалась гроздь зеленоватых виноградин, веером уйдя в ночную тьму; почти сразу некрот охнул и грудой тряпья осел на пол. Хищный силуэт возник в окне, остановив прыжок рычащей Агнешки, и оба покатились по битому стеклу.
Дверь рухнула, и Джеймс Ривердейл, засмеявшись, встретил гостей сталью.
Проблема борьбы чистых начал, перейдя из области философии, мифологии и забав молодежи в сферу государственных интересов… Абсолютным Злу и Добру место в резервации, а никак не в нашем с вами мире, где абсолюты существуют лишь в виде теоретических абстракций.
Просперо Кольраун, боевой маг трона Реттии
— Позвольте вашу ручку! Вашу драгоценную! Сюда, сюда, на подушечку…
— Держите. Пальцы распарились?
— Чудные пальчики! Дивные! Как ноготок делаем? Лопаткой, копьецом?
— «Гусиным яичком». Кутикулу не удалять, сдвинуть кипарисовым шпателем. И край ногтя по ободку — белым лаком.
— О, ваш вкус, как всегда, безукоризнен! Основной лак — «Палевый жемчуг»?
— Нет, «Жемчужный иней».
— Великолепно! Приступим, приступим…
Пока опытный цирюльник-ногтярь трудился над его пальцами, барон Конрад фон Шмуц внимательно, чтобы не сказать придирчиво, следил за вторым цирюльником — стригунцом, обслуживающим служебный парик барона. Мастер, покончив с завивкой буклей, легко укрепил косу на золотой проволоке и сейчас, умело орудуя заколками и обручем, придавал парику форму. Рядом ждали своего часа пудреница, помада для волос, сваренная из медвежьего жира с гелиотропом, и серебряная брошь — самка грифона распростерла крылья над гнездовьем.
Строгий взгляд барона потеплел и смягчился.