Приют героев - Страница 162

162

— Спасибо, милочка, но поберегите силы. Они вам еще понадобятся. Цервикальный канал расширен… полтора пальца за область внутреннего зева… мало! Мало! У нее узкий таз… пошла фаза изгнания…

— Овал Небес!.. как больно…

— А что вы думали?! Ничего, доведется самой рожать, будете знать заранее…

— Тетушка Эсфирь говорила, что при родах кости таза расходятся…

— Что она знает, ваша тетушка! Еще Везалий в «De corporis humani fabrica libri septem» доказал, что тазовые кости соединены неподвижно… как же не хочется цесарить…

— А про вашего Везалия писали: «Чудовище невежества, неблагодарности, наглости… пагубнейший образец нечестия…» Ох, больно-то как!..

— Милочка, если хотите цитировать — кричите погромче. Тужьтесь и кричите! А я передам на Хендрику: все-таки рожать ей, не вам…

— Хорошо, гроссмейстер.

— Нам еще повезло, что ваши имена совпадают по многим звукам: вибрации легко сопрягаются… Так, начинаем инициацию… Овал Небес!

— Стойте!

— Хендрика! Ты жива?!

— Мистрис Форзац, это вы?!

— Я… раньше я не могла… Только благодаря вашей подпитке… я умираю, да? Клим, я хотела тебе сказать…

— Гроссмейстер, не лезьте дальше первого эаса! Вы освободите диббука! — он сорвет печати…

— …и произойдет неконтролируемый мана-выброс. Я помню, сударь профос. Кстати, где вы сейчас?

— Смотрю на вас из окна.

— Выброс маны? Накопленной за четверть века?! Да тут не нас — весь Майорат вдребезги…

— Закройте рот, сударь Кугут. Вы мешаете.

— Что вы предлагаете, Фернан? Или мне звать вас Климентом?

— Зовите как хотите. Я могу попробовать частично блокировать чаровую решетку печатей, сделав выброс узконаправленным.

— И структурированным? Брешь-флейта?! Исход маны из точки наименьшего сопротивления? Гениально, сударь!

— Было бы гениально. Если бы я раньше хоть раз проделывал такой фокус…

— Придется импровизировать. Готовых решений нет.

— Господа, сколько мне еще?..

— Терпите, милочка, терпите. Вы сами почувствуете, когда все закончится. Ага, фаза изгнания в разгаре… ускоряю до максимума… Проклятье, будь мы в Чурихе, в моей лаборатории…

— Ой-ей-ей! Мамочки! А-у-у-у-у-у!..

— Анри, у вас в роду хомолюпусов не было?

— Что? Ах, вы шутите! Шутите, барон, шутите еще, прошу вас! Мне так легче.

— Прошу прощения за дурацкую остроту, но я очень испугался за вас…

— Нет, правда, легче…

— Есть пенетрация. Хассур инитаре нисус! орг'хам мори…

— Н-не бей, дяденька! Я больше не б-буду!..

— Это диббук! Диббук на свободе! Шестая печать… проклятье, я не успеваю…

— Больно!.. больно-о-о!..

— Держитесь, Анри!

— Держись, Мария!.. я сейчас…

— Хендрика, обожди!.. еще рано…

— Я больше не б-буду!.. не буду я… не буду…

***

Хищник-рассвет вцепился в ослабевшую ночь, как птенец грифона — в черного барана. Отливая перламутром, острый клюв рвал добычу; клочья блеклой тьмы летели во все стороны, текла кровь, впитываясь в землю, не успевая потемнеть и свернуться в распадках. Царским пурпуром пылало озеро, а грифон ярился за Титикурамбой, поднимаясь в небо, безжалостный и ненасытный. Криптомерии шептались с белоствольными соснами, осуждая вызывающую роскошь щеголих: златых лиственниц. Мох у подножия деревьев сверкал каплями росы. Из гнезд, похожих на кошельки, плаксиво мяукали иволги, подражая весеннему хору котов. Иволгам было чего бояться: их гнездовья суеверные люди часто подвергали разорению, считая, что подлая птица каждое утро пьет по три капли крови у вампиров. Упыри для этого якобы перед рассветом являлись к дереву, дабы иволги, редко спускающиеся на землю, могли рискнуть и насладиться.

Чепуха, конечно, но дурак верит, а птица плачет.

Над иволгами в кустах звонко хихикали завирушки, тряся охристыми хохолками. Сплетницы и насмешницы, завирушки представляли, как в кадавральню по утрам уныло тащится процессия сонных вампиров, радуя пернатых кровопийц, — и клевали багряные ягоды дружинника с особым намеком.

— Не извольте беспокоиться преждевременно, сударыня!..

— А я вам еще раз повторяю, сударь: если вы явились сюда снести нам вторую башню из трех, то я уполномочена заявить…

— Оставьте башни в покое, сударыня!

— …категорический протест! И это вы, уж пожалуйста, оставьте наши башни в покое…

Скальные пики над озером, подсвеченные на манер розовых бутонов, отражались в воде зыбкими, едва уловимыми тенями. Кусачий ветерок, вспомнив, что на дворе осень, а стало быть, скоро начнутся долгие дожди, бегал по склонам взапуски с шорохом пробудившихся кустов. Врываться в кадавральню он опасался: дрейгурам на рассветную прохладу плюнуть и растереть, а озябший некромант — человек недобрый, может и в склянку запереть. Шлепнет печать, бросит в озеро — сиди в склянке, бултыхайся, пока случайный рыбак не вытащит тебя неводом или прилив не разобьет стеклянную темницу о камень…

Деловитый полоз шуршал в траве, ища местечко потеплее.

— Позвольте мне пройти, сударыня! Иначе я буду вынужден…

— Применить силу? К даме? Разумеется, чего еще ждать от боевого мага трона! — элефант в посудной лавке и тот деликатней…

— Сударыня, если бы я не так спешил, я бы с удовольствием опроверг ваше предубеждение! К сожалению…

— А уж я как сожалею, сударь! Мы ни разу не встречались с вами в обстановке, более располагающей…

Анри спустилась от домика по дорожке, посыпанной белым песком, ориентируясь на звук скандала. Идти ей пришлось недолго: у парадного входа в кадавральню Наама Шавази, Сестра-Могильщица, препиралась с могучим атлетом в одной набедренной повязке, отчего атлет слегка походил на свежего дрейгура. За спиной Просперо Кольрауна мерцал средних размеров смерч: блиц-дромос не спешил захлопнуться, преодолевая сопротивление взбаламученного астрала. Все-таки Кольраун был большим мастером — самой вигилле ни за что не удалось бы держать «створки» портала открытыми при таких возмущениях сфер.

162